Первым из религиозных очерков стала статья «для личного пользования», написанная в ноябре 1728 года, так и называвшаяся — «Статья о вере и религиозных актах». В отличие от лондонского трактата, переполненного невнятными подражаниями аналитической философии, это произведение было простым и оригинальным. Автор начал его однозначно: «Я полагаю, есть только одно наивысшее и совершенное существо»[101].

Это утверждение очень важно, так как некоторые истовые деисты, уклоняясь от подобных утверждений, не шли так далеко. Как однажды остроумно заметил Дидро, деист — это человек, который прожил недостаточно долго, чтобы стать атеистом. Франклин прожил очень долгую жизнь и, несмотря на подозрения Джона Адамса и других, считавших, что он был скрытым атеистом, многократно и с растущей убежденностью отстаивал свою веру в Бога.

Согласно деистской традиции, Высшее Существо — некто далекий и непричастный к нашим повседневным тяготам. «Я полагаю, было бы очень самонадеянно с моей стороны предположить, что Высшее Существо, даже в самой меньшей мере, занимается таким ничтожным созданием, как человек», — писал он. И продолжал: этот «Безграничный Отец» намного выше того, чтобы требовать от нас похвал или молитв.

Однако, как предполагал Франклин, в каждом человеке живет желание и глубокое чувство долга, заставляющие почитать личного Бога. Таким образом, он писал, что Высшее Существо способствует тому, чтобы смертные люди боготворили менее масштабных и более личных богов. Итак, Франклин соединил две составляющие: деистские взгляды на Бога как на дальнюю Первопричину и убеждения, взятые из других религий, почитающих Бога, непосредственно присутствующего в жизни. Высшее Существо может проявлять свое присутствие по-разному, в зависимости от потребностей прихожан.

Некоторые толкователи, в частности А. Оуэн Элдридж, прочитывают это буквально, словно Франклин принял своего рода политеизм (веру в группу малых богов, присматривающих за различным мирами и планетами). На протяжении жизни Франклин время от времени будет упоминать «богов», но эти более поздние оговорки скорее случайны или зачастую сделаны в устной форме. Так, по выпускам газеты 1728 года создается впечатление, что Франклин выражается скорее метафорически, нежели буквально. Как пишет Керри Уолтерс в книге Benjamin Franklin and His Gods: «Будет ошибочным полагать, будто здесь указывается на буквальный политеизм. Такой вывод — дикость с точки зрения философии, вдобавок он нигде не подтвержден текстом» (учитывая, как сложно было Франклину поверить в единого Бога, маловероятно, чтобы он смог поверить во многих)[102].

Далее Франклин очертил видение и правила почитания своего личного Бога. Для этого потребовались подходящие молитвы, и Франклин представил целую литургию собственного сочинения. Еще одной составляющей стало благонравное поведение, и Франклин составил этическую теорию, очень прагматичную и даже несколько утилитарную: «Полагаю, Богу угодно и приятно счастье тех, кого он создал; и поскольку, не будучи добродетельным, человек не может найти счастье в этом мире, я твердо уверен, что Ему доставляет удовольствие созерцать мою добродетель».

В документе, который Франклин впоследствии прочитал друзьям из Хунты, он усложнил свои религиозные взгляды, рассмотрев тему «Божественного провидения», меру, с помощью которой Бог вмешивается в мирские дела. Пуритане верили в подробное и личное Божественное участие в жизни, называли его «особым провидением» и регулярно молились по поводу каждого отдельного случая заступничества. Как сформулировал сам Кальвин, «предположение, что Он спокойно пребывает в раю, не заботясь о мире, не вписываясь ни в какие рамки, лишает Бога всей действительной силы». Большинство деистов, с другой стороны, верили в «общее провидение», в котором Бог выражает свою волю через законы природы, установленные им же, вместо того чтобы контролировать каждый шаг в нашей жизни.

В типичной для себя манере Франклин искал практичное решение в выступлении перед членами Хунты на тему, обозначенную им «О провидении Божьем в правительстве мира». Он начал с извинений перед «моими близкими товарищами-единомышленниками» за то, что был недостаточно «квалифицирован», чтобы говорить о духовных вопросах. Исследование природы, сказал он, убедило его, что вселенную создал бесконечно мудрый, добродетельный и могущественный Бог. Затем он рассмотрел четыре вероятности: 1) Бог предопределяет и предназначает все, что происходит, исключая любую возможность свободной воли; 2) он оставил все таким образом, чтобы изменения происходили по законам природы и свободной воли Его созданий, Он никогда не вмешивается; 3) одни вещи Он предопределил, а другие — предоставил свободной воле, при этом Он никогда не вмешивается; 4) «иногда Он вмешивается, в частности через провидение, и отклоняет последствия, которые могут возникнуть, если руководствоваться любой из вышеописанных версий»[103].

В конце концов Франклин остановился на четвертом варианте, но не потому, что мог его доказать. Он пошел иным путем, воспользовавшись методом исключения и прислушавшись к интуиции, подсказывавшей, что полезнее для человечества. Любое из первых трех утверждений означало бы, что Бог не является бесконечно могущественными, добрым или мудрым. «Следовательно, мы неизбежно приходим к справедливости четвертого предположения», — писал он. Франклин признавал, что многие усматривают противоречие в том, что одновременно и Бог обладает бесконечным могуществом, и человек наделен свободной волей (этот парадокс и поставил его в тупик тогда, когда он писал свой лондонский трактат и потом отрекался от него). Вывод Франклина был таков: если Бог действительно всемогущ, он, безусловно, сможет найти способ поделиться свободной волей с теми, кого сотворил по своему образу и подобию.